head
Університетська Біблійна Співдружність

Жертва Каина и дар Авеля

(б. Леша)

Жертва Каина и дар Авеля

“Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? А если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним”.

Через эту проповедь я узнал какое служение и сердце нравится Богу. Каин был старший сын Адама и Евы. Каин был земледельцем, а его брат Авель – пастухом. Когда братья принесли Богу дары от плодов своего труда, Бог с благослклонностью отнесся к приношению Авеля, а дар Каина отверг. Каин сильно разгневался и в приступе ярости убил Авеля. В наказание он был изгнан из своей земли.

Из седьмого стиха мы узнаем о характере греха. После грехопадения Адама, в середце человека вошел грех и лежит там. Из-за этого в сердце человека вместе со святым желанием появилось грешное. Одним словом, человек стал двойным. Эти две природы человека постоянно борются друг с другом.

Господь бесконечно любил Каина, хотя тот был убийцей, лжецом и противился Ему. Господь долго терпел его, чтобы дать шанс ему покаяться и спасти его. Господь ненавидит грех, но Он любит грешника. Поэтому Он долго терпит нас, не желая, чтобы кто-нибудь погиб, но чтобы все пришли к покаянию.

Поэтому если мы истинно не раскаемся в ничтожном грехе, он вырастет в наших вердцах до такой степени, что мы будем не в силах его сдерживать и потеряем духовное желание и жизнь.

Сейчас Воскресший Иисус смиренно приходит к нам, грешникам, для того, чтобы спасти нас и дать новую прекрасную жизнь.

Недавно я стал замечать, что несерьезно отношусь к служению в Церкви. Один раз я так несерьезно отнесся, что взял и проспал воскресное Богослужение. Обычно я просыпаюсь в 2 часа дня. Ложусь спасть я в 4 часа утра. Самое большое, что я люблю в своей квартире – это моя кровать. Я очень люблю свою кровать. Я молился: Господь, дай мне возлюбить работу и учебу. Доходило до абсурда. Так я мог молиться: Господь дай мне возлюбить Тебя.

Я очень любил говорить: какой же я хороший. Когда я пришел в церковь в воскресенье там осталось только несколько сестер, несколько братьев и пару тортов. Тортов потом не осталось.

Написано: епископ не должен быть сребролюбив. Раньше я думал, что политики накрали, и обвинял их в этом. Но я перестал их обвинять, когда понял, что если бы я был на их месте, я бы накрал еще больше. Я хотел написать рождественскую песню для Господа на Рождество, чтобы Господь радовался. Я долго думал, что писать и в какой тональности, потом я разозлился, что у меня ничего не получается, и сказал сам в себе, что если Господь хочет услышать рождественскую песню, то пусть Сам Себе ее и пишет.

Я хотел взять на следующий год ключевой стих Мф 20:22 “можете ли пить чашу, которую Я буду пить?” Я думал, что пройду всякие испытания. Недавно вечером я читал хронологию и историю Церкви в Средневековье. Я прочитал, как евангелистов, в частности Яна Гуса сожгли на костре католические инквизиторы. После того, желание брать стихом на следующий год Мф.20:22 отпало само собой.

Я увидел, что не делаю доброе, а если делаю, то с сердцем Каина. Недавно, когда мы были на Майдане, подошли братья Даниил и Ярослав. Я взял у б. Ярослава сигарету. Все бы ничего, но б. Даниил меня так упрекнул, что я чуть не подавился этой сигаретой. Все бы ничего, но после упрека остальные братья повернулись и посмотрели на меня. Раньше мне никогда не было стыдно из-за этого. Потом мне стало так стыдно перед братьями, что я готов был провалиться сквозь землю. Я повесил голову как Каин. Брат Ярослав ни в чем не виноват. Это я взял у него сигарету, б. Даниил тоже не виноват.

После того я не мог посмотреть святым братьям в глаза. Тогда я перестал радоваться. Выражение моего лица опять стало постным. Если человек со грехом, то не может радоваться. Надо каяться. Я уже не могу без радости жить. Я не могу уже жить без Бога. Я опускаю голову как Каин, и это мучение становиться невыносимым. Надо раскаиваться потому, что мне жить без Бога уже невыносимо. Я должен был покаяться потому, что чувствовал себя грешным и недостойным в среде святых братьев монастыря UBF.

Одно слово: Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица?